С верой в Верку

Андрей Данилко: “Я Пью. И утром смотрю... Если штаны вывернуты наизнанку - значит, пришел "готовый".

У него характерный украинский акцент. Он глухо произносит “г” и слишком четко выговаривает “о”. А впрочем, нет. Это я слишком заметно акаю и тяну слова. Потому что встретились мы в Киеве, и он на своей территории — значит, акцент у меня. А на дворе канун Восьмого марта, а на часах почти ночь. “Я очень люблю 8 Марта и не люблю 23 февраля. Знаете почему?
Вот спросите!” — “Почему вы любите 8 Марта и не любите 23 февраля?..”

— Нам на 23 февраля в школе девочки всегда дарили, ну, это по приказу, на парту ложили — или как правильно по-русски: клали? — клали книжки. И мне почему-то пять лет подряд попадалась книга “Повесть о настоящем человеке”. И у меня их пять штук.

— Вы что, до сих пор их храните?

— Да, они там, в Полтаве лежат. Подписанные детским почерком: “Девочки шестого “А”. А 8 Марта люблю, потому что сестра, мама... Накопишь, бывало, денег, ну там, наколядуешь, оставишь часть...

— Вы колядовали? (Не перебить не могу, для меня колядки — это из Гоголя...)

— Здравствуйте! — ярко выделяет он голосом слово. — Я ждал этого целый год! И колядовал, и бутылки сдавал... Где можно еще было заработать? Сейчас сдают бутылки? — очень живо интересуется.

— Сейчас вроде нет, — с сожалением говорю и тут же воодушевляюсь, потому что к месту вспомнила и могу обрадовать:

— О! Сейчас банки сдают жестяные! Мятые! Из-под кока-колы...

— Жалко, — все равно расстраивается, несмотря на банки, — бутылки — это ведь вообще... вещь!

— Да, — соглашаюсь, — из-под молока... Пятнадцать копеек стоили.

— Но их надо было еще мыть...

— Ага, — соглашаюсь, — ершиком.

— Мыть я не любил, — признается, — я поэтому из-под “Буратино”...

— Да из-под “Буратино” дешевые были, копеек восемь, а вот из-под портвейна — это да! Аж десять!

— О! — наконец смеется он. — Я  понимаю, вы тоже собирали! Потому что в теме. Ну вот, и я это делал. И помню: покупал потом мимозу и тюльпаны. Я очень их люблю. Мимоза и тюльпаны — это вообще...

— В школе была большая любовь...

— У меня была любовь в пионерском лагере, но это была взрослая любовь...
Впрочем, стоп. Куда лошадей гоним? Сразу про личное... Ведь мы встретились по поводу другой женщины...

— Да она для меня вообще не женщина! Какая Верка Сердючка женщина?!

(Он очень сердится, когда я пытаюсь свести две личности — Верки Сердючки и Андрея Данилко — в одно. Нет, он не сердится, он злится. Может, это его большая головная боль — отделить знаменитый образ от такой закрытой личности?)

— Женщина не женщина, а ей пятнадцать исполнилось...

— Да, 15 лет получается. Вы с какого года считаете? С 93-го? Ну, правильно. Я очень не люблю говорить о том времени, потому что никакая Верка Сердючка уже не проводница — то, что было вначале, совсем другая история. Когда я слышу “проводница”, меня выворачивает наизнанку. Да, тогда, пятнадцать лет назад, тоже было 8 Марта и был первый эфир. Мне было 20 лет, и я, когда увидел себя по телевизору... Я протрезвел! Это было так ужасно... Если бы вы увидели эту пленку... Мы крайне редко ее смотрим — ну, когда вместе собираемся, смотрим старые записи... Это был просто тихий ужас.

— Верку Сердючку-проводницу любили не меньше...

— Почему ее так любили? Мне один психолог написал: “Я долго присматривался к вашему персонажу и пытался понять — почему он такой популярный? Я не могу сказать, что Сердючка как-то особенно хорошо шутит. Я не могу сказать, что мне очень нравится этот персонаж. А потом я понял: это как тест на непосредственность для тех людей, которые к ней приходят”. Сам я очень любил, когда на программу приходили старые артисты — Демьяненко например... Многих уже нет в живых. Они очень правильно на Сердючку реагировали. Запомнились душевные разговоры на серьезные темы, но они были с  юмором...

— Вы жалеете о том времени?

—  Не жалею. В то время мы очень уставали от популярности — сейчас такого нет. Сейчас очень стабильная ситуация, а тогда была такая популярность, которая тебя разбирает на части, ты ничего не можешь придумать, ты должен все время бежать. Такое очень нехорошее состояние... А сегодня мы никуда не спешим. Да, сегодня у нас корпоративы. Но мы ведь не можем показать свою работу в солянке, мы не вписываемся во все эти концерты. Я пытаюсь вписаться, подстраиваюсь под формат. Но чтобы понять нас, чтобы получить настроение, должен быть театр, черный кабинет, правильный свет, костюмы, разные образы, разная Сердючка — то есть не в песнях с подтанцовками, а в разных номерах.

— Корпоративами сыт будешь, но это совсем не то, что радует артиста…

— Да. Мы пять лет не работаем сольники. Мои люди истосковались по залу. Вот у нас случилась пиковая ситуация — “Евровидение”. После конкурса пришло опустошение. Еще эта несправедливая ситуация в России — после такого успеха и приема за границей... Но сейчас мы все пережили, готовим программу, будем с октября работать, поедем с концертами.

— Почему именно Верка Сердючка?

— Вы что, издеваетесь?

— Ностальгирую...

— Мы же на всех пресс-конференциях сразу предупреждали: вопросы, почему Геля молчит, почему я в колготках и почему Верка Сердючка — не задавать. В результате — все, сразу шок, потому что это была основная тема... Ну что? Почему ее зовут Верка Сердючка — вам ответить?..

...Вот, кстати, неслучайная история. Как-то, в самом начале своей карьеры, ехали мы в поезде... И там глухонемые чтиво разное носили и оставляли на сиденьях. И вот я смотрю — журналы, гороскопы, кроссворды какие-то дурацкие — и вдруг вижу: написано “Сердючка”... Тогда нас еще не видели и не слышали, знать не знали. И я кричу: “Инна! Инна! Про нас написали в Москве!” А оказалось, эта статья посвящена каким-то японским или китайским эротическим символам. И вот там есть такой знак “сердючка” — символ потенции!

А здесь у нас, на Украине, есть такая фамилия — Сердюк. А ведь любую фамилию можно переделать... Вот как ваша? Федоткина? Да, тут ничего не сочинишь... А Сердюк — была фамилия моей одноклассницы… Я взял ее и чуть изменил… А имени у персонажа не было — я придумал “Верка”, ляпнул просто в прямом эфире...

— Вы были интервьюером — стали певцом...

Перебивает:

— Это не про меня, не путайте. Это она стала певицей...

— Ей легко это далось?

— В течение четырех-пяти лет я позорился, не мог выбрать, в каком жанре она должна петь... Было и такое, и сякое, и все это было не такое, никакое... А потом — вот оно! Гоп-гоп! Вот оно: свадьба, праздник! Рюмку выпил — и давай танцевать! Но это был не примитив: многие же попробовали “сделать” Сердючку, но не может быть второй такой. А для Европы я ее адаптировал так, чтобы и им она была понятна. Они там, на “Евровидении”, замучены уже этой этникой, их уже тошнит. Им хочется просто веселиться, отрываться! Но когда в Китае вышла рекомендация, как конкретно танцевать песню Dancing — руки вот так, ноги вот так... У нас просто не нашлось слов!

— Вы Сердючкой-проводницей как допрашивали бы Сердючку-певицу?

— Допрашивал, связывал... Ничего бы не спросил! Она ведь не человек...

— Это просто кукла?

— Не кукла. Маска. Мультик, персонаж, Масяня... Вот если бы умыть Чарли Чаплина и сбрить с него усики... Что бы он показал? Ведь этот образ — в этих усиках, в этом котелке — он же обязывает... Появляется походка, какие-то обязательные реакции... И здесь то же самое. Когда я в образе... Вот лежал убитый, после самолета, давление, то-се, ведро кофе выпил, сил нет, и не понимаешь, как будешь работать. А надеваешь очки, звезду — и все! Включается что-то, какая-то мистика происходит...

— Чарли Чаплин — это уже навсегда. А Сердючка?..

— Мне предлагают какие-то роли — мне как Андрею Данилко. Но я не могу, мне нужно какое-то прикрытие, я ведь 15 лет работаю Сердючкой! И к тому же успешно работаю. Конечно, страшно. И нужен какой-то режиссер, который бы тебя настолько поломал! И чтобы это было органично, чтобы не думать, как выглядишь, какой у тебя нос, похож ты на Сердючку, не похож...

— Вы без нее раздеты?..

— Мне нравится ситуация: быть за кулисами. Это моя ситуация. Мне не нравится быть публичным. Абсолютно. Мне достаточно, что она — звезда...

— Она не снится вам по ночам?

— Нет. Никогда.

— А если вдруг?

— Я думаю, такого не может быть...

— Ну а если? Куклу в шкаф?..

— Я не прикован к этому образу. И мне, кстати, тоже интересно, как долго это все может продолжаться. Пока этот образ приносит неплохие дивиденды, финансовую независимость и позволяет заниматься другими делами. Инструментальной музыкой например. Вы не знаете, а в некоторых документальных фильмах звучит фоном моя музыка. А однажды я смотрел документальный фильм “Андрей Миронов и его женщины”, и была, знаете, такая ситуация, когда и фильм хочется посмотреть, и спать уже клонит, я так одним глазом смотрю... И вдруг... “Это же мое! Моя музыка!” Я чуть с дивана не упал... Там фоном по всему фильму шла моя музыка, а я даже не знал, что ее взяли и использовали… Режиссура тоже по мне, потому что мне нравится создавать, манипулировать другими, правильно их подавать, у меня бы это получилось. Больше интересно кино, театр мне скучен. Может, просто мало видел хорошего... А в кино я знаю массу интересных приемов...

— Успех на “Евровидении” —  удачный прием? Поймали мировую фишку? В моде трансвеститы, лесбиянки...

— Нет, это не специально, это ни у кого не украдено. Я спросил в Лондоне у Севы Новгородцева: почему мы нравимся англичанам? Как могла Сердючка без сингла, пластинки, диска — и сразу восьмое место в хит-параде? А он говорит: “Если объяснять культуристическим языком, то это лингвистический маразм, доведенный до гротеска”. А если проще, у них любят все новое, самобытное. Вот возьмите наш буклет, который мы для них выпустили. Сердючка здесь представлена как трансвестит с Украины, такой мультяшный герой. Почему в халате? Потому что дома. С перцем она, потому что сама с перчинкой. И написано: “Украина любит танцевать!” И минимум печатной информации. Они же как дети, им нужны картинки. И самая популярная страница была, где мое фото с Абрамовичем. И с обезьяной еще. Ни Тото Кутуньо, ни Томас Андерс, ни Пугачева — им эта тусовка не знакома. Абрамович и обезьяна — всё. И это наше “До, ре, ми” в клипе Сердючки надо было лишь чуть качнуть, и она стала хитом. Меня надо смотреть...

— А смотреть-то негде...

— В России перестали снимать клипы, а где их показывать? У тех неформат, у этих проекты. Приходится всем артистам участвовать в одинаковых концертах, которые уже всех задолбали. Я уже не понимаю — новый это концерт или какой-то повтор. Вот мы не участвовали в новогодних огоньках — ни здесь, ни там. Я этого даже не заметил! Мы все равно везде были. Эти мюзиклы, которые повторяются в сто пятый раз. Как-то очень это скучно...

— Помните фильм “Тутси”? “Надо сделать ее попривлекательнее...”

— Только этим и занимаемся, что делаем попривлекательнее...

— И она вам самому кажется привлекательной, сексуальной?

— Странный вопрос... Как может быть сексуальным, например, телефон? Может быть, он кому-то и кажется сексуальным, мне нет. Понимаете, она собака. Вот так, как собака смотрится в театре. Приведи на сцену собаку — и все будут смотреть на нее, даже если на сцене будет весь МХАТ.

— А можно я вам задам несколько вопросов как Верке?

— Нет. Боже упаси. Вот когда я надену эту звезду, эту грудь — пожалуйста, любой вопрос... Любой дурацкий вопрос, я готов.

— Ну уж нет, у куклы — увольте. Почему вы так резко отделяете ее от себя? Боитесь, что запутаетесь, кто есть кто?

— Нет. Я знаю, чем я занимаюсь. Это у вас такое впечатление, что я могу себя с ней путать, потому что вы всегда видите ее.

— Как раз она-то меня не интересует — интересует кукловод. Расскажите про Сердючку как автор персонажа.

— Это украинская мечта, украинская Золушка. Она была никем, а стала звездой. А что нужно для того, чтобы стать звездой? Она должна петь. Хотя ну какая она певица, да? Я не мог в ноты попасть. Но захотел — и попал! И Сердючка получила коммерческий успех как певица. А что ей было делать? Сперва просто был какой-то номер, потом она стала популярной ведущей, к ней приезжали разные известные люди — и что дальше? Куда развиваться? Петь, ансамбль. Куда дальше? “Евровидение”...

— И куда дальше?

— В политику, естественно! Мы даже хотели заявиться на выборах, и мы бы набрали эти 10 процентов, потому что люди, задолбавшиеся от ситуации, которая происходит на Украине — выборы, перевыборы… — реально ради прикола за нас бы проголосовали... Просто мы не захотели нашу политическую ситуацию, и так комедийную, превращать в полный цирк. Но мы могли бы и...

— И что остановило?

— У меня такая куча дел! Разменивать на это себя не хочется.

— Но это ведь абсолютная власть. Президентская-то...

— Мне это неинтересно.

— Вы могли бы, как тот одесский портной, которого пригласили стать королем, ответить: “Только вечером я буду немножко подрабатывать шитьем...”

— Те артисты, которые идут во власть, — их не зовут на концерты, у них меньше работы...

— Меньше корпоративов...

— Меньше всего.

— Значит, вы сегодня вполне счастливый человек, состоявшийся как личность, как артист...

— Наверное, счастливый больше, чем несчастливый, не знаю... Счастливый-несчастливый... Есть свои плюсы и минусы.

— Значит, есть минусы?

— Да до фига!

— Большая популярность? Давит?

— Да нет...

— Усталость от образа?

— Нет...

— Что тогда?

(Пауза.)

— Как-то… Ну... — и с разворотом в сторону своей старинной подруги, которая в момент разговора в глубине комнаты старательно красит губы: — Вот девушка пьет! Выпивает... Я борюсь! Что? — обращается уже к ней. И слышит в ответ сказанное с коротким смешком: “Я молчу…” — Вся проблема в том, — продолжает сосредоточенно, а его подруга в этот момент повторяет, как заведенная, тихо и возмущенно: “Пью! Я пью!”. — Вот, — комментирует он как бы между прочим ее законное неудовольствие, — уже заговаривается... — и продолжает: — Популярность пришла к нам в детстве, и у нас не было возможности нормально выучиться. Вся проблема — в нехватке каких-то знаний. И тех вещей, которые можно было сделать “чик-чик-чик”, мы добивались очень тяжело...

— А как вы снимаете стресс?

(Пауза.)

— Пью! — говорит с вызовом.

— Пьет! — взвизгивает в унисон его подруга.

— Да! — еще более тяжелым голосом говорит Андрей. — Не скрою. Я пью. Мы целую ночь пьем, много курим, до утра общаемся, потом приходим домой... И утром я смотрю... Если штаны вывернуты наизнанку — значит, я пришел “готовый”. А если они лежат в гардеробе — значит, я был в нормальном, вменяемом состоянии. Это длится сутки, потом даже не смотрю на алкоголь.

— Вы не производите впечатление пьющего человека...

— Я же не каждый день! А она производит? — и кивает на подругу. — Это же грим!

— Про личное расскажете?

— Спрашивайте.

— Верка Сердючка не подруга, не жена, а Андрею Данилко будет осенью 35... Детей не пора заводить?

— Вообще не хочется...

— Не готовы?

— Я очень занят... И хочется сейчас дома быть одному...

— Так подружки ваши, наверное, настаивают?

— Нет. Нет! Вообще ни разу такого не было... — и снова кивает на свою подругу. — Вот она один раз предложила, а я ей: “Ты совсем с ума сошла?!”

— А если про детей ответить просто “не знаком...”

— Нет, такого нет.

— Почему вы уверены? Пьете ночь, потом — наизнанку вывернутые джинсы, потом — “У нас будет ребенок.”

— Нет, этого быть не может...

— То есть все ходы записаны?

— Нет, у меня ничего не происходит... Я правду говорю! Нет ничего серьезного... Да и сил нету... Как подумаешь: “Это надо же... и... как бы лучше послезавтра...”

— Но ведь послезавтра рано или поздно наступает...

— Бывают, да, какие-то связи, такие свободные отношения... Но ничего серьезного нет, и, наверное, не хочется пока...

— Но есть же у вас подруги!

— Я не могу так сказать. Приходят какие-то письма от женщин, но я их вообще не читаю. Я не читаю объяснений этих...

— Верка Сердючка мешает Андрею Данилко быть популярным у женщин?

— Да ничего она не мешает! Чего там мешает? Такая жизнь у меня... Да у меня все в порядке.

— И никогда не было любви?

— Была. У меня была любовь в пионерском лагере, взрослая. Как взрослая? Нет, не в этом смысле... Просто она была в седьмом классе, а я в шестом, и это была колоссальная разница в возрасте, как, допустим, мне бы сейчас было двадцать, а ей 45... Это было детство... Я какой-то в детстве был хороший.

— Да вы и сейчас хороший...

— Ну сейчас я... какой-то противный...

— Вы хороший, и в вас вполне можно влюбиться... Хотя влюбляться в таких, как вы, опасно. Потому что можно втюриться на всю жизнь.

— Ну я не знаю... Можно ли в меня влюбиться... Я всегда выглядел как-то не по годам... Всем было по пятнадцать, а мне все как десять. И я этого страшно стеснялся... И вот уже пацаны ходили с девчонками в пионерлагере на дискотеки, а я помогал этим парам сходиться. Мне нравилось со стороны наблюдать, как у них возникают какие-то отношения, как они переживают...

— Рассказывайте, рассказывайте, вас очень интересно слушать...

— Да? А мне так не нравятся мои интервью... Мне кажется, я так бездарно все говорю. Я себя не люблю, честно сказать... Я не люблю себя на экране. Вообще я абсолютно точно знаю, какой должна быть Сердючка, и я абсолютно точно не знаю, каким должен быть Андрей Данилко...

…Тут я вспоминаю очень характерную деталь. Моя украинская коллега рассказывала, как пришел к ним в газету на прямую линию Андрей Данилко, увидел ее и вдруг говорит: “Ой, девушка! А я вас знаю!” — “Да нет, — говорит она, — откуда? Я-то вас не знаю...” — “А я, — отвечает ей Андрей Данилко, — вчера за вами в очереди стоял, в магазине. И отошел. А когда хотел вернуться, какой-то бугай меня из очереди выгнал. А вы читали книгу и даже не обернулись на меня! И не подтвердили, что я за вами стоял... Вот видите, я-то вас узнал! А вы меня — нет...” — “Ну вы же были без Верки”, — довольно жестоко по молодости лет заметила Андрею моя знакомая журналистка. А в разговоре со мной добавила: “Вот так я и проворонила свое женское счастье!”

— У вас занижена самооценка?

— Да.

— Результат детских комплексов?

— Не знаю... Но, когда я иду как Сердючка, у меня завышена самооценка, а когда я иду как Данилко, у меня очень занижена самооценка...

— Она вас забивает, или вы ее придумали, чтобы самоутвердиться?

— Наверное, здесь в большей степени сыграла роль моя стеснительность... А потом я по гороскопу Весы, а такие люди могут быть с мужским характером, а могут быть с женским... У меня все-таки больше женский... Ну, не женский, я не могу так сказать — у меня не женский характер, а такой — более мягкий, что ли... Весы служат как бы дополнением друг к другу. У нас как-то в коллективе были одни Весы — как же нам было хорошо друг с другом!

— Заниженная самооценка — это плохо. Может, нужен психоаналитик?

— Мне не нужен, я все про себя знаю...

— То есть никто уже не поможет?

— Да мне и не надо... Мне так комфортно. Как вам объяснить? Вот я плохо вижу. Я вас не вижу, глаз, черт лица, только облик — я очень близорукий. И однажды я надел линзы — и мир стал очень четким. И мне стало очень дискомфортно жить...

— То есть слишком яркий мир вам не подходит? Ваш мир — это полутона?